Житие

Умилительно житие святого благоверного князя Михаила, по его мученической кончине, которую претерпел от злобы родственника, хотя и под ударами неверных. Некогда соименный ему князь Черниговский пострадал в Орде за исповедание веры Христовой, когда еще Батый и вся его Золотая Орда коснели в язычестве. Здесь же магометанская ревность хана Узбека, только что обращенного к исламизму, встретила другого великого исповедника в лице Михаила Тверского, хотя, по-видимому, не за дело веры претерпел он мучение, осыпаемый поруганиями монголов. Современники записали плачевную повесть его страданий, и она вошла в Степенную книгу святителя Киприана, как один из самых разительных отрывков отечественной летописи нашей, в которой во все продолжение двухвекового ига монгольского, подобно как в таинственном свитке пророка Иезекииля во дни пленения вавилонского, написаны были рыдание, жалость и горе.

Михаил был плодом родителей, долго бесчадных, и произошел на свет уже после кончины отца своего, великого князя Ярослава Владимирского и Тверского, который не имел утешения видеть благодатного своего младенца. Самый брак Ярослава с мудрою княгинею Ксениею по своей необычайности глубоко напечатлелся в местном предании народа и уже при начале повести о их благоверном сыне возбуждает к нему невольное участие. Еще в юные свои годы, когда княжил Ярослав в удельной Твери, имел он при себе любимого отрока Григория, с которым вместе потешался ловлею в дремучих лесах, на берегах Волги. В одном из приволжских селений Григорий нашел себе невесту, дочь клирика Ксению, украшенную всеми дарами внутренней и внешней красоты, но для нее готовился более высокий удел. В таинственном сновидении и ей, и князю Ярославу открыто было взаимное их предназначение, и, еще никогда не видавшись, они уже были как бы знакомы друг другу. Назначен был день для сочетания отрока Григория, и князь направил ловлю в окрестности того селения, где приготовлялся брак.

Он хотел видеть невесту своего отрока, утаив однако княжеский сан, чтобы не возмутить веселья брачного; но по тайному внушению узнала его невеста, и сам Ярослав, пораженный ее красотою, познал в ней ту, которая предназначена ему была свыше подругою на все течение его жизни. Отрок должен был уступить своему владыке. "Друг мой, - сказал ему Ярослав, - Бог соизволил, чтобы сия девица была моею супругою, ищи себе другую невесту", - и в тот же день он обвенчался с нею в церкви Св. великомученика Димитрия; новый мученик должен был родиться от сего брака. Но уже Григорий не искал себе невесты; он обручился небесному жениху душ и, оплакав в уединении горькую свою участь, облекся в ангельский образ. Григорий составил себе мирную обитель на берегу Волги, в самой Твери, и по его имени Отрочем назван сей монастырь, ознаменованный впоследствии мученическою кончиною святителя Филиппа. Там, где текли вначале слезы отрока княжеского, пролилась кровь великого подвижника Церкви; но и весь род Ярослава, до третьего колена, сын его Михаил и два внука, Димитрий и Александр, обагрились своею кровью под мечом вражьим.

Долго ожидали юные супруги благословенного чадородия, ибо Господь испытывал терпение их веры; скорбел и народ, любивший кроткого своего князя, не видя наследника его. Бесчадные притекали к заступлению святых угодников Божиих и, посещая их обители с теплыми мольбами, испрашивали себе разрешения тяжкого для их неплодия. Услышал наконец Господь их молитву: первым их рождением была дочь, впоследствии уневестившаяся Христу; потекли опять усердные молитвы обоих супругов, и Ксения зачала в утробе своей младенца, но прежде ее разрешения Ярослав, уже возведенный на великое княжение, вынужден был идти в Орду, куда невольно странствовали бедствовавшие тогда князья русские. Там разболелся он от трудного пути и, чувствуя приближавшуюся кончину, спешил возвратиться к любезной супруге, но дорогою застигла его смерть; он успел, однако, постричься в ангельский образ, приняв имя Афанасия, в залог чаемого бессмертия, и только смертные его останки принесены были в Тверь, к безутешной супруге.

Едва миновались дни плача, как настали муки рождения, и младенцу, уже сирому при первом явлении на свет, дано было имя Михаила, ибо скорбная мать посреди земной своей беззащитности поручила своего младенца невещественному покрову архистратига небесных сил. Обремененная заботами правительственными, мудрая Ксения озаботилась наипаче о воспитании сына и не столько воздоила его млеком, сколько благочестием, наставляя с юных лет страху Божию, в котором начало всякой премудрости, и приготовляя его быть достойным высокого своего звания. Отрок, щедро одаренный природою, возрастал духом, совершенствуясь с годами превыше своего возраста, и подавал светлые надежды в будущем. Когда достиг он юношеских лет, благоразумная мать поспешила сочетать его браком; она нашла ему достойную невесту, Анну, из дома князей ростовских, и, благословя его княжением, сама удалилась в обитель, чтобы провести в мире остаток дней своих, которые были обуреваемы столькими скорбями; но из глубины своей кельи она имела утешение видеть многоплодную отрасль любимого сына и любовь к нему подданных, которые умели ценить семейные и гражданские добродетели своего князя, мужа силы в боях, отца нищих и сирот, исполненного смирения посреди своего величия.

Счастлив был бы Михаил, если бы все его княжение мирно протекло в Тверской его отчине; но права старейшинства по существовавшему тогда порядку престолонаследия вызывали его на великое княжение, хотя сердце его всегда лежало к родной Твери. В последний год жизни великого князя Димитрия Александровича и при избрании на престол брата его Андрея, недостойного сына святого витязя Невского, впервые встречаем участие Михаила в делах государственных. Все князья русские собрались в престольном Владимире, чтобы рассудить распрю Андрея с князьями удельными; посол ханский должен был решить дело. Михаил Тверской и Феодор Ярославский были уже независимы в своих уделах; но младший брат Андрея, Даниил Московский, и юный их племянник, сын Димитриев Иоанн Переяславский, страшились неблагонамеренных действий нового великого князя, который хотел усвоить себе Переяславль. Князья разделились на две стороны; Михаил стоял за Даниила и его племянника, не предвидя, какая горькая участь готовилась ему от князей московских; Феодор Ярославский и Константин Ростовский поборали великому князю; епископы Владимирский и Сарский с большим трудом удержали князей от кровопролития, но не надолго могли умиротворить их, ибо скоро те и другие взялись за оружие. Михаил имел причину остерегаться честолюбия великого князя и ограждать от него слабых своих родичей, потому что незадолго до кончины Димитриевой Андрей, враждуя с братом своим, навел татар на Тверскую область. Двадцатилетний юноша Михаил находился тогда в Орде, вызванный ханом для утверждения за ним родовой его отчины, и только бояре и народ, одушевленные любовью к своему природному князю, спасли его столицу, мужественно дав обет умереть, а не сдаться. Неожиданно явился и сам Михаил, счастливо возвратившийся из Орды: не зная о том, что Москву уже заняли татары, он едва не достался им в плен, но был вовремя предупрежден одним сельским священником, который указал ему безопасную дорогу к Твери. Духовенство встретило его со крестами, граждане ободрились. Князь Андрей и мурза татарский Дюдень, шедшие из разоренной Москвы, услышав о вооружении тверитян, обратились к Новгороду и опустошили Волок Ламский. Когда великий князь Димитрий узнал об отступлении татар, он хотел возвратиться в любимый свой Переяславль, но дорогою едва не был схвачен недостойным своим братом; утратив всю свою казну, с трудом мог он спастись в Тверь, где был принят с надлежащею честью Михаилом, который вызвался быть миротворцем между братьями.

Епископ Тверской выехал навстречу Андрея умолять его о мире; впрочем, условия его не были выгодны для великого князя; он должен был отказаться в пользу брата от престола Владимирского и довольствоваться уделом Переяславским, но и тот был разорен Ярославским князем Феодором. Горькая весть сия сократила дни несчастного Димитрия; он скончался на пути в Волоколамск, постригшись перед смертью в схиму; юный сын его Иоанн должен был идти в Орду, просить себе наследия отеческого, ибо его последнюю родовую отчину хотел удержать за собою немилостивый дядя. Вот почему с такою ревностью вступился Михаил за права обижаемого князя и оружием оградил Переяславль от хищного князя Андрея. Сам он, остерегаясь его властолюбия, снискал себе приязнь новгородцев, заключив с ними договор о взаимной защите, и во все десятилетнее правление Андрееве спокойно княжил у себя в отчине, заботясь о благе своих подданных. Господь благословил его счастьем семейным, и четыре сына ему родились: Димитрий, Александр, Константин и Василий. Первые два должны были испить ту же горькую чашу в Орде, как и их родитель.

Смерть великого князя Андрея вызвала опять Михаила на опасное для него поприще, ибо ему по праву принадлежал престол великокняжеский как старейшему в роде князей русских. Племянник святого витязя Невского, он был дядею князей московских, детей младшего сына Александрова, Даниила; но старший из них, Георгий, мрачный по душе и деяниям, неправильно обнаружил свое притязание на великое княжение, хотя бояре владимирские и новгородские признали своею главою Михаила. Необходимо было признание ханское, и оба князя спешили в Орду. Святой старец митрополит Максим, благословив в путь законного наследника, напрасно старался удержать честолюбивого соперника; именем великой княгини Ксений, матери Михайловой, и своим собственным, обещал он Георгию прибавить любой город к его Московской области, лишь бы только не ездил судиться в Орду, чтобы имя Божие не хулилось между язычников и варвары, видя междоусобие князей, не могли бы сказать, что сему учит вера христианская. Георгий обещал не домогаться престола и не сдержал слова. Друзья Михайловы искали удержать его на дороге, но он избежал их и достиг желанной цели.

Тем временем города русские разделились между двумя искателями престола, дядею и племянником; брата Георгиева Бориса, прибывшего в Кострому, схватили сами жители и послали в Тверь, но другой его брат, Иоанн Калита, будущий великий князь Московский, разбил дружины тверские, подступившие к Переяславлю, и новгородцы не впустили к себе наместников Михайловых до грамоты ханской; в других областях господствовало безначалие и волновалась чернь. Одно только назначение законного властителя всея Руси могло ее умиротворить, и на сей раз правда превозмогла в Орде, несмотря на все козни Георгиевы. Михаил был утвержден ханом Тохтою как старший из князей русских и возвратился с ярлыком ханским в престольный Владимир. Там блаженный митрополит Максим с любовью возвел и благословил его на стол отчий и дедний и великий князь признан был всеми городами русскими; но сердце его влекло к родной Твери, и там утвердил он пребывание на все время пятнадцатилетнего своего княжения. Наместники его правили областью великокняжескою и великим Новгородом, и первые годы протекли для него довольно мирно; он ездил поклониться Святой Софии и был принят гражданами со всеми знаками должного уважения; однако не хотел предводительствовать дружиною новгородскою против шведов, потому что довольно занят был внутри своего княжения. Но когда успех увенчал оружие новгородцев, они начали ссориться с великим князем под тем предлогом, будто не исполнил договорной своей грамоты; вскоре, однако, должны были прислать за себя ходатаем в Тверь архиепископа своего Давида, когда оскорбленный ими князь занял войском город Торжок и тем остановил подвоз хлеба. Михаил был обезоружен владыкою, и мир на время заключен, которого с обеих сторон искренно желали.

Великий князь должен был опять ехать в Орду, ибо там воцарился новый хан, сын Тохты Узбек, ревнитель магометанства, которое он ввел в свои улусы и тем прославился на Востоке. Два года пришлось Михаилу провести в Золотой Орде; его отсутствием воспользовался соперник Георгий, чтобы выгнать его наместников из Новгорода и возбудить против него вольный город, за то что будто оставил отчину свою на произвол Орды. Дружины новгородские выступили против Твери, где вооружился сын Михаила Димитрий, прозванный Грозные Очи; зимние непогоды остановили брань, но Георгий воссел на престол Св. Софии. Скоро однако был он вызван в Орду, чтобы дать ответ на справедливую жалобу великого князя, и поехал туда с богатыми дарами; но уже Михаил возвращался с утвердительною грамотою ханскою и с сильным войском. Новгородцы, возмутившиеся против своего государя, бились отчаянно и не хотели выдавать брата Георгиева, Афанасия, и его наместников; наконец уступили необходимости и выдали их заложниками вместе со своими, заплатив и должную пеню. Великий князь обещал не вспоминать прошедшего, но не был прочен мир сей, вынужденный крайностью. Новгородцы отправили послов своих с жалобою в Орду и укрепили город; Михаил велел поймать их и двинулся с войском против непокорной своей отчины; взволновалось шумное вече и сбросило с моста приверженцев Михайловых. При таком ожесточении народа великий князь должен был отступить, ибо настигли уже зимние непогоды; много пострадали войска на обратном пути, в дремучих лесах и болотах; опять прислали новгородцы посредником в Тверь владыку своего Давида, предлагая мир и серебро, но требуя возвращения своих заложников, и не мог принять Михаил условий, не соответствовавших его княжескому достоинству. Новгородцы остались на стороне Георгия, который между тем, пользуясь смутными обстоятельствами, три года жил в Орде, кланялся и дарил вельмож и приобрел там столь великую милость, что хан Узбек дал ему старейшинство между князьями русскими и женил его на любимой сестре своей Кончаковне, которая приняла для сего христианство; хан отпустил на Русь своего зятя с сильным войском под предводительством мурзы Кавкадыя.

Услышав о приближении полчищ татарских, великий князь собрал свои дружины, чтобы оградить родную землю, но отправил прежде послов к племяннику с таким словом: "Уступаю великое княжение, если уже тебе отдал его хан, но блюдись, чтобы напрасно не пролилась кровь христианская; не вступайся в родовую мою отчину, иди во Владимир и распусти войско". Но Георгий, остановившись в престольном граде только для того, чтобы воссесть на великое княжение, двинулся в пределы тверские, все предавая огню и мечу до берегов Волги. Тогда Михаил, не вынося более такого разорения своего народа, призвал на совещание епископа Тверского Варсонофия с присными своими боярами и сказал им: "Судите меня, отцы и братия, с родом сим; вы видите, что не хотел я пролития крови христианской; не отрекся ли я от великого княжения и не уступил ли сроднику то, что утвердил за мною хан, лишь бы только жить в мире. И вот сколько зла сделал он в родовой моей области, но злоба его еще не прекратилась; он ищет моей головы и до конца опустошить мою отчину. Рассудите: есть ли во мне какая вина или неправда против Георгия и должен ли я вступиться за людей своих или один сложить голову за всех?"

Епископ и бояре единодушно отвечали князю: "Ты прав, господин наш, как ангел Божий, во всем перед противником твоим, и смирение твое безмерно, ибо перед очами нашими претерпел ты всякого рода озлобления от Георгия. Чего же еще медлить и ожидать? Чтобы окаянные татары разорили до конца святыню нашу, опустошили град, избили жен и детей! Молим тебя, возьми праведный меч в десницу на ожесточенного врага и иди защищать нас. С тобою верные твои слуги, готовые умереть за своего князя; с тобою Бог, карающий неправду. Хотя и мало нас числом, но мы вынуждены воевать за души наши!" Похвалил Михаил благой совет и усердие своих присных положить души за братью свою и за храмы Божий и сказал им в ободрение евангельское слово: ""Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин 15:13). Слова Господни да будут нам во спасение, ибо сколько братии наших страдает ныне от меча татарского!" Распустив совет, велел он вооружиться наутро верной своей дружине, а между тем заповедал общий пост и всенощное бдение во всех храмах, дабы отвратил Господь гнев свой от града и народа.

На рассвете Михаил в доспехах ратных сел на коня перед своими полками; на груди его был животворящий крест со святыми мощами; святитель Варсонофий благословил его на брань во имя Господа Сил. За сорок верст от Твери встретили его несметные полчища врагов, перед которыми войско его казалось малою горстью, но Бог поборал правде. Прежде битвы воззвал Михаил к Господу Сил и одушевил малую свою дружину крепким словом: "Мы стоим за души наши и своих присных; Господь силен победить толпы врагов, как единого человека; если же и погибнем, то лучше пасть на поле битвы, нежели видеть пленение и гибель близких. Смотрите, враги небрегут о нас, ибо Господь заранее ослепил их; следуйте за мною!"

Сказав сие, первый устремился на врагов, за ним его дружины; соступились полки, и лютая возгоралась сеча; как снопы в жатве падали враги, и ужас постиг их. Сам Михаил не щадил себя в час битвы, шлем его и латы были все исстреляны, но князь оставался цел и невредим и обратил в бегство полки сопротивные. Пленники тверские, томившиеся в узах в стане неприятельском, молитвами помогали своим присным, которые бились за их свободу. Разорялись наконец враждебные полчища; они искали спасения по всем стезям и непроходимым дебрям, но везде ловили их окрыленные победою тверичи и приводили к своему князю вместе с добычею ратною. В числе их представили и лютого Кавкадыя, виновника брани, и сестру ханскую Кончаковну, супругу Георгия; сам Георгий бежал в Торжок, чтобы искать помощи новгородцев. Великий князь запретил воинам своим убивать татар и с должным гостеприимством принял почетных пленников, ласково угостил Кавкадыя и с богатыми дарами отпустил в Орду. Коварный мурза клялся быть ему другом и обвинял себя и Георгия, что воевали вопреки воле ханской Тверскую область.

Новгородцы, обещавшие оставаться беспристрастными свидетелями сей брани, вступились, однако, за Георгия, узнав о торжестве Михаила, потому что страшились его могущества. Они приблизились с полками своими к берегам Волги; на противоположной стороне развевались победоносные знамена тверские, но великий князь не хотел вторичной битвы; он предложил Георгию ехать в Орду, судиться перед лицом хана и отпустить на свободу брата его, супругу и всех заложников новгородских. Сам Михаил не устрашился идти в их ратный стан, чтобы заключить договорную грамоту с Георгием, в которой смиренно называл его великим князем, в ожидании суда ордынского, и предоставлял многие льготы новгородцам. Князья взаимно целовали крест и, казалось, должно было ожидать мира в земле Русской; но, к несчастью, супруга Георгия скончалась скоропостижно в Твери, и враги Михаила распустили слух, будто она была отравлена. Может быть, и сам Георгий вымыслил сию клевету или охотно ей поверил и воспользовался случаем, чтобы очернить великодушного своего победителя в глазах Узбека. Провожаемый многими боярами, он настиг Кавкадыя во Владимире и вместе с ним отправился в Орду, а Михаил, уверенный в своей правоте, еще медлил и только послал туда двенадцатилетнего сына Константина, защитника слишком слабого, чтобы умилостивить разгневанного хана.

Настало время самому князю Михаилу идти в Орду, и тайное предчувствие сердца говорило ему, что это уже последнее его странствие. Епископ Варсонофий благословил его в путь из родной Твери; супруга и дети и присные бояре провожали до берега малой реки Нерли. Тут, очищая душу свою, в последний раз исповедался он перед духовным отцом своим, игуменом Иоанном. "Отче, - сказал он, - много раз помышлял я, как бы мне помочь христианам. Но многих ради грехов великая тягота причиняется им от междоусобий наших, и ныне, отче, благослови меня на случай, если мне придется и кровь мою за них пролить, дабы Господь отпустил мне грехи мои и хотя бы несколько отдохнули христиане!" Такова была его всегдашняя молитва; тут с великим рыданием рассталась с ним благородная его княгиня Анна и вместе с сыном Василием возвратилась в Тверь; князья же Димитрий и Александр последовали за ним до Владимира.

В престольном городе встретил его суровый посол ханский Ахмыл и объявил ему гнев Узбека. "Спеши в Орду, - говорил он, - если через месяц не будешь там, то подымется страшная рать на тебя и на твои грады, ибо тебя обнес перед ханом мурза Кавкадый, объявив ему, что ты не будешь в Орде". Грозное сие слово смутило бояр Михайловых; они хотели удержать князя, говоря: "Один из сыновей твоих уже в Орде, пошли и другого"; о том же умоляли его и старшие дети: "Милый родитель, не ходи сам в Орду, но пошли одного из нас двух к хану, доколе не минет гнев его". Но крепкий духом и исполненный смирения князь Михаил отвечал: "Ведайте, чада, что не требует хан вас, моих детей, и никого иного, кроме меня, ибо моей головы он ищет; если я куда-либо уклонюся, отечество мое пленено будет и христиане погибнут; мне же и после сего не миновать смерти; не лучше ли ныне положить душу мою за многие души?" Помянул блаженный князь великого Христова мученика и отечестволюбца Димитрия, который некогда так помолился за родной свой город Солунь: "Господи, если погубишь град сей, то и я с ним погибну; если же спасешь, то и я спасен буду", и, подобно ему, решился положить душу свою за отечество. Много поучив детей своих всякой добродетели, он велел им держаться во всем его примера и написал разрядную грамоту, которою разделил между ними свою отчину, ибо уже не надеялся возвратиться; со многими слезами они расстались, и Михаил пошел в Орду.

Когда же в начале сентября спустился вниз по Дону, почти до его впадения в море Сурожское, встретили путника малолетний сын Константин и приставы ханские, чтобы не было ему ни от кого обиды, ибо вначале мягкие слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи (Пс 54:22). Казалось, все было спокойно, великий князь щедро одарил князей ордынских, супруг ханских и самого хана и уже полтора месяца проживал в Орде без всякого дела, когда сказал наконец хан своим мурзам: "Что же вы говорили мне на князя Михаила? Дайте ему суд с великим князем Георгием Московским и скажите, чья будет правда? Правого пожалую, а виновного предам казни". Собрались все князья ордынские в одну вежу, на дворе ханском, и умышленно положили многие доносы на князя Михаила, говоря: "Многие дани брал он с городов наших и ничего не давал хану". Исповедник Христов, любя правду, с дерзновением обличал всякое лжесвидетельство, но не было ему милующих; сам коварный Кавкадый был и судьею, и доносчиком, и лжесвидетелем, возлагая умышленные вины на доблестного князя.

Неделю спустя, в день субботний, опять потребовали его к беззаконному суду и уже на сей раз связанным привели на судилище как обвиняемого в иных тяжких преступлениях: не только в том, что не платил дани, но и что бился против ханского посла и уморил ядом супругу великого князя, сестру хана. Благоверный князь Михаил с полною уверенностью в правде своей отвечал: "Сколько сокровищ выдавал я хану и его баскакам, то у меня записано; послов не узнают в битве: на поле брани взял я Кавкадыя и отпустил со многою честью, о княгине же Юрьевой свидетельствуюсь Богом как христианин, что у меня и на сердце не могло быть столь ужасного помысла". Но клеветники крепко стояли в клевете своей, ни во что не вменяя слова праведника; они исполнили над ним свою волю и давний замысел; в ту же ночь приставили к нему семь стражей, от семи главных князей ордынских и, разделив между собою княжеские его одежды, принесли тяжкие узы железные, чтобы оковать ими державного; однако сперва не дерзнули возложить их, а только оставили его связанным; но отогнали от него всех его бояр и верных слуг, немилостиво поражая их ударами, и даже духовного отца его игумена Александра; остался он один в руках беззаконных. Утром в день воскресный не устыдились возложить позорное ярмо на княжеские рамена, тяжкую деревянную колоду, предзнаменование дальнейших мучений; но с радостью духовною принял ее блаженный князь и со слезами благодарил Господа: "Слава тебе, Владыко человеколюбец, что сподобил меня принять начаток моего мучения; даруй мне и окончить сей подвиг, да не прельстят меня словеса лукавые и не устрашат угрозы нечестивых".

Хан Узбек отправлялся тогда на ловлю к берегам Терека со всем своим войском, многими данниками и послами разных народов; сия любимая забава ханская продолжалась месяц или два, представляя их величие: несколько тысяч людей было в движении; каждый воин украшался лучшею своею одеждою и садился на лучшего коня; купцы на бесчисленных телегах везли товары индийские и греческие; роскошь и веселье господствовали в шумных необозримых станах, и дикие степи казались улицами городов многолюдных. Вся Орда тронулась; вслед за нею повлекли Михаила, ибо Узбек не решил еще судьбы его. Блаженный князь терпел уничижение и муку с великодушною твердостью и нисколько не изменил своего келейного правила. Когда пошел он от Владимира, наипаче стал прилежать посту, всякую неделю приобщаясь пречистых и животворящих тайн Господних; наипаче же с тех пор, как содержался узником, не давал он сна очам своим ночью, но непрестанно славил Бога, с глубокими воздыханиями псаломски изливая перед ним свою душу: "Господи! услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе, ибо исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня (Пс 101:2, 4). Избавь меня от врагов моих. Боже мой! защити меня от восстающих на меня; избавь меня от делающих беззаконие; спаси от кровожадных" (Пс 58:2, 3).

Когда беззаконные стражи на ночь забивали святые руки его в колоду, озлобляемый не озлоблялся, но продолжал петь Псалтырь; один из отроков его, сидя перед ним, перелистывал священную книгу, по которой усердно молился князь: "Господи, не скрывай лица Твоего от раба Твоего, ибо я скорблю; скоро услышь меня; приблизься к душе моей, избавь ее; ради врагов моих спаси меня. Ты знаешь поношение мое, стыд мой и посрамление мое: враги мои все пред Тобою. Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, - утешителей не нахожу" (Пс 68:18-21).

Так молился он ночью, днем же всегда являлся с светлым лицом перед своими боярами, утешая их и слуг своих сладкими речами: "Сие ли вам любезно было, о други мои, когда прежде, как в зеркало, радостно все на меня смотрели и утешались мною! Ныне же, видя на мне сию колоду, печалитесь и скорбите; но вспомните, что мы прияли благое в животе нашем, и ныне ли скорбного не можем потерпеть? Что мне сия мука противу дел моих? И больше сего должно мне пострадать, чтобы хотя несколько получить отпущение грехов моих. Как Господу угодно, так и было, по слову праведного Иова: буди имя Господне благословенно во веки! (Иов 1:21). Давно уже жаждал я пострадать за Христа то, что терплю ныне, и радуюсь о моем спасении. Вас сокрушает тяжкая колода на вые моей, но скоро вы увидите колоду сию без того, на ком она теперь лежит".

Протекло двадцать четыре дня в таких тяжких страданиях блаженного князя; нечестивый Кавкадый, желая еще более мучить свою жертву, вывел его однажды на торговую площадь, усыпанную людьми, поставил перед собою на колена, величался, как бы имеющий власть над ним и, много наговорив досадительного, внезапно, будто тронутый сожалением, сказал ему: "Не унывай, Михаил, таков обычай ханский, когда у него бывает гнев на кого-либо из родных своих; такую же кладу на него возлагают; но, когда минует гнев, опять возводят узника на прежнюю почесть; так, завтра или на предбудущий день снимут и с тебя тяготу сию и еще в большей почести будешь". Обратившись к стражам, лукаво упрекал их мурза, для чего не облегчили князя от колоды. И столь же лукаво они отвечали, что исполнят сие на другой день по его приказанию. Кавкадый велел одному из них поддерживать сзади колоду и после многих позорных допросов отпустил с торжища. Утомленный князь просил у слуг своих стул, чтобы отдохнули несколько ноги его от долгого стояния. Любопытная толпа народа обступила князя-узника; тогда один из приближенных сказал ему: "Видишь ли, князь, какое множество народа, слышавшего, что ты царствовал некогда в земле своей, смотрит на тебя и дивится твоему позору? Не лучше ли тебе удалиться в свою вежу"; но блаженный отвечал со слезами: "Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою: "Он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему" (Пс 21:8-9)". Продолжая стихи псалма, встал он и возвратился в свою вежу, чувствуя в сердце, что уже настало время скончаться доброму его течению. В таком томлении провел многие дни; несколько раз верные слуги предлагали ему уйти тайно, говоря, что и кони, и проводники готовы, но Михаил не соглашался. "Никогда не знал я постыдного бегства, - отвечал он, - оно может спасти только меня одного, а народ мой погибнет, и я дам за него ответ Богу; воля Господня да будет".

Орда кочевала уже далеко за Тереком, за горами черкасскими, близ врат железных, или Дербента, подле Ясского города Тетякова. Кавкадый ежедневно приступал к хану с ложными свидетельствами. Долго колебался Узбек; наконец, обманутый, с согласия бессовестных судей, единомышленников Георгия и Кавкадыя, утвердил их приговор. В среду рано, 22 ноября, велел Михаил отпеть заутреню и часы, и со слезами внимал божественной службе; потом иерей начал читать ему правило ко святому приобщению, но сам он пожелал читать псалмы; иерей вручил ему книгу; тихо, с умилением и глубоким воздыханием произносил князь слова псаломные: "Сохрани мя, Господи, яко на Тя уповах, Господь пасет мя и ничто же мя лишит; веровах тем же возглаголах", и прочее последование к приобщению. Потом со многим смирением начал каяться перед отцом духовным, очищая свою душу; с ним были игумен и два священника. Когда исполнил священный долг, призвал Михаил сына своего, отрока Константина, и приказывал ему к своей княгине и к старшим сыновьям, про отчину свою и про бояр и о тех, которые с ним были, даже до меньших, заботясь о каждом из них. Приближался час кончины; он потребовал себе Псалтырь, говоря: "Прискорбна душа моя даже до смерти"; ибо уже как бы чувствовал при дверях ангела, зватая святой его души; разгнув Псалтырь, обрел псалом: "Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моления моего; внемли мне и услышь меня; я стенаю в горести моей, и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого, ибо они возводят на меня беззаконие и в гневе враждуют против меня" (Пс 54:2-4); и как бы пророчески присовокупил: "Сердце мое смятеся во мне"; ибо в тот самый час окаянный Кавкадый исходил с смертным приговором от хана. "Что мне предвещает псалом сей?" - спросил Михаил своих иереев, и они, не желая более возмущать его, отвечали: "Знакомы тебе, князь, и другие псалмы, вкоих писано: "Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя. Никогда не даст Он поколебаться праведнику" (Пс 54:23)"; но он, устремляясь к той же мысли, продолжал: "Кто дал бы мне крылья, как у голубя? я улетел бы и успокоился бы; далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне; поспешил бы укрыться от вихря, от бури" (Пс 54:7-9).

Едва окончил псалом и закрыл книгу, умиленный сим живым образом свободы, как вбежал в шатер его бледный отрок, почти безгласный, и с трепетом сказал, что уже идут от Орды Кавкадый и князь Георгий со множеством народа прямо к вежи. Не ужаснулся Михаил, но, быстро поднявшись, сказал: "Знаю, что идут на мое убиение". Он поспешил отослать сына своего к супруге ханской, которая во все время его плена показывала ему милостивое участие. Страшное представилось зрелище: мурза и Георгий сами не дошли до вежи, но сошли с коней на торжище, как бы на вержение камня, предпослав убийц совершить злодеяние. Немилостивые кровопийцы как дикие звери устремились в вежу и, разогнав всех людей блаженного князя, обрели его самого, стоящим на молитве. Схватив его за тяжкую колоду, они ударили его об стену так, что проломилась вежа; но Михаил, крепкий силами, воспрянул; тогда опять толпою бросились на него убийцы, повергли на землю и били нещадно пятами; один из беззаконников, называвшийся Романец, христианин только по имени, извлек нож и, вонзив в ребра святого, вырвал ему честное сердце. Так предал Михаил блаженную свою душу в руки Господни в третьем часу дня и причелся к лику святых с сродниками своими Борисом и Глебом и тезоименитым ему князем Михаилом Черниговским и принял венец неувядаемый от руки Господней.

Вежу блаженного князя разграбили русь и татары, честное же тело повергли нагим на земле; один из злодеев пришел на торжище и сказал: "Вот уже исполнено повеленное вами!" Тогда приблизились виновники казни. Кавкадый, видя обнаженный труп, поверженный бесчестно на земле, с горьким упреком сказал великому князю Георгию: "Не был ли тебе сей брат твой старейший вместо отца? Что же так бесчестно лежит его тело?" Смутился Георгий и велел отрокам накрыть убиенного княжескою своею мантиею; труп укрепили вервями на большой доске и, положив на телегу, повезли за реку, называемую Адежь, т.е. горе. И действительно, великое было горе видевшим бедственною кончину своего господина! Не многие спаслись из бояр и верных слуг: те только, которые успели убежать в Орду к супруге ханской; с одних сорвали одежды и нагими влекли по торжищу, осыпая ударами; других, как злодеев, посадили в оковы; противники их, князь и бояре московские, весело пили вино в своей веже, вымышляя один перед другим какую-либо вину на святого убиенного ими князя, и вот их всех обличило чудо! В первую ночь велел князь Георгий двум отрокам своим стеречь тело Михаилово, но ужас напал на них; они бежали в стан и возвратились только на рассвете. Сколь велико было их изумление, когда увидели праздную доску на телеге, тело же святого князя, лежащее особо, раною к земле, источающею много крови; правая рука его была под лицом, а левая у язвы, и был он облечен в одежду, ибо прославил раба своего Господь, хранящий кости праведных. Во всю ночь никакой зверь не смел прикоснуться к священным останкам, хотя много зверей скиталось в сей пустыне; не только верные, но и неверные изумлялись чуду; во всю ночь два светлые облака осеняли тело, так что все начали взывать о неправедном убиении блаженного Михаила, обличая злодейство Георгия.

Еще более смутился Георгий; он послал далее от себя с своими боярами тело блаженного в Маджары, город торговый на реке Куме; там многие купцы, знавшие Михаила, хотели с честью принять его, прикрыть драгоценною плащаницею и со свечами поставить в церкви; но немилостивые бояре не дали даже им видеть тело его и со многою укоризною поставили в одном хлеве под стражею. Но и здесь прославил его Бог, ибо много разноплеменных людей, тут живших, видели ночью столп огненный, как бы небесную дугу, преклонившуюся к хлевине, где лежало тело. Далее повезли князя в ясский город Бездеж и также не хотели остановиться у церкви христианской, хотя многим из жителей виделись конные и пешие дружины, с светильниками в руках, как бы провожавшие сани, на коих лежало благородное тело Михаила; но и сие чудное видение не образумило его стражей; один из них дерзнул даже возлечь поверх гроба на сани и был свержен невидимою силою далеко от саней; едва живой пришел к случившемуся тут иерею исповедать грех свой и постигшее его наказание и от сего иерея услышал о том списатель жития Михайлова. Оттоле повезли Михаила уже через русские города; однако не в родную Тверь, к его княгине и присным, но в Москву и временно положили у Спаса на Бору.

Супруга Михаила и сыновья его ничего не знали ни о бедствии, их постигшем в столь дальней земле, ни даже о погребении близкого им по сердцу в Москве, хотя и недалеко от Твери, ибо не было кому принести им о том печальной вести; все присные Михаила остались в Орде. На другой только год возвратился в Россию Георгий Данилович на великое княжение и привел с собою юного князя Константина Михайловича, бояр и слуг его отца. Услышав о том, княгиня Анна, епископ Варсонофий и сыновья Михайловы послали проведать вестей в Москве, и посланные уведомили о убиении князя; много дней горько плакали семья его и народ. Тогда старший сын Михаила, князь Димитрий Грозные Очи, послал брата своего Александра во Владимир, к великому князю, и едва умолил Георгия отпустить им тело блаженного их родителя. Князья тверские послали в Москву игуменов и пресвитеров, чтобы с честью привезти тело его в родную Тверь. Княгиня Анна и сыновья его в ладьях встретили на Волге погребальное шествие, а епископ Варсонофий с духовенством и бесчисленным множеством народа на берегу, у церкви Архангела Михаила. От вопля народного не было слышно поющих, и сквозь толпу не могли донести раки блаженного до церкви; принуждены были поставить ее перед вратами, доколе не утолился плач народный; тогда только могли внести в церковь, чтобы совершить надгробное пение. Во храме Св. Спаса, который был сооружен самим Михаилом, с правой стороны подле епископа Симеона положили его в 6-й день сентября, на память чуда архангела Михаила, и по неизреченной Своей милости дивное чудо совершил Господь над своим угодником, ибо не истлело святое тело его, которое везли из столь далекой земли в различные времена года, и на телегах, и на санях, и потом в продолжение еще целого года лежавшее в Москве непогребенным; так прославляет Бог пострадавших за Него мучеников!

Хотя и под спудом почивали мощи святого благоверного князя Михаила, но памятны были тверским гражданам благодеяния его при жизни и чудеса, бывшие по смерти, и многие молитвенно притекали ко гробу его, получая исцеление от различных недугов. Когда же попущением Божиим были нападения литовские на Русскую землю, неоднократно в таинственных видениях являлся святой князь, исходящий на белом коне из града с обнаженным мечом в руках, устрашая врагов, как они сами о том исповедали архиепископу Тверскому Феоктисту в 1606 году, когда изменою овладели градом святого и увидели лик его на стене архиерейского дома.

После кончины святейшего патриарха Филарета архиепископ Тверской Евфимий, воспользовавшись щедрою милостынею царя Михаила Феодоровича по душе его родителя, решился соорудить на том же месте новую благолепную церковь Спаса. Ему желательно было обрести и нетленные мощи благоверного князя, ибо некоторые говорили, будто они сгорели во время большого пожара, истребившего почти весь город. В соборной церкви Спасовой находился один весьма престарелый священник по имени Феодор, который издавна служил при гробе святого. Он рассказал святителю то, что знал по преданию и видел своими очами: каким образом мощи благоверного князя много времени находились поверх земли, источая исцеления; во время же страшного пожара из предосторожности положили их сперва в деревянный гроб, а потом поверх его в каменный и скрыли у церковной стены в землю. Архиепископ велел разобрать помост церковный, и действительно, открылся каменный гроб на указанном месте. Утешенный святитель совершил молебное пение и поспешил уведомить державного о обретении честных мощей; возрадовался благочестивый царь. С великою честью подняты были из земли святые мощи, которые оказались совершенно нетленными и источали благоухание; они поставлены были в храме поверх земли, в приделе, устроенном во имя благоверного князя. В царствование же благочестивого царя Алексия Михайловича, при святительстве Никона патриарха, по случаю страшного морового поветрия, опустошавшего все окрестные пределы, пришла благая мысль архиепископу Тверскому Лаврентию переложить святые мощи из ветхой раки во вновь устроенную, чтобы тем умилостивить гнев Божий на людей своих, и вскоре прекратилась моровая язва ради молитв святого исповедника и мученика Христова Михаила.

Источник: Муравьёв А.Н. Жития святых российской церкви, также иверских и славянских, и местно чтимых подвижников благочестия [Текст]. — Изд. 2-е. — Санкт-Петербург : Тип. III отделения соб[ственной] е. и. в. канцелярии, 1859 — 1867.